Дом у дороги читать
А сам солдат ютился в нём Со дня, как строить начал. Темный Травник Атаманов Михаил Александрович. О книге. Умеренное уделение внимания мелочам, создало довольно четкую картину, но и не лишило читателя места для его личного воображения. Я здесь, твоя Анюта.
Совмещение эпического, трагедийного и лирического начал, как всегда у Твардовского, выступает и в своей непосредственной бытовой и в психологической конкретности, но здесь в ней подчеркнуто мелодическое, песенное начало.
Не только тональностью разных голосов персонажей, но и господствующей тональностью лирического обращения автора к своим героям и к самому себе. Голоса звучат несколько более однородно, чем в военной лирике и в «Василии Теркине».
Авторский голос остается спутником и комментатором, вся поэма совмещает в себе и последовательность рассказа-описания, лирической хроники, и непрерывное движущееся настоящее, дневниково-монологового обращения автора.
Лейтмотив сначала появляется как деталь прямого конкретного изображения мирного труда и жизни хозяина дома у дороги. А затем по-вторяется как воспоминание, напоминание, многоповоротная метонимия и метафора — памяти об этом труде, об этой мирной жизни и как деталь-сигнал, воскрешающий утраченное время, цепочку времени памяти, и как новое утверждение силы человеческого постоянства, непреодолимого начала мирной жизни, надежды на будущее, и как более широкий символ труда и утра жизни, всего домашнего и трудового в ней.
Ее косы, ее росы, ее дома. Таким образом, лирическая хроника становится не только новой формой лирической поэмы с эпическими элементами, но и новой формой движущегося настоящего, дневникового начала в поэзии Твардовского. Отражения в ней коренных, внутренних, интимных, глубинных ценностей человеческой жизни, выражаясь словами одной из глав «Василия Теркина», — «неприкосновенного запаса» каждого отдельного человека, отдельной семьи и всего лирического начала человеческой жизни.
И соответственно поэтика всей поэмы отличается от «Василия Теркина» большей сосредоточенностью изображения этих ценностей и более простыми, экономными средствами, также, однако, объединяющими и прямое, и косвенное, метафорическое воспроизведение. Такая деталь и вместе с тем метафора, как «запахов тоска», — показательный пример и типологических особенностей поэтического языка, мастерства этой поэмы, и того, что роднит это мастерство с остальным творчеством Твардовского.
Хроникальное построение поэмы, подчеркнутое подзаголовком и перекликающееся с названием сборника стихов того времени «фронтовая хроника» , осложнено, как и в других поэмах Твардовского, вставными эпизодами, со своим временем, отчасти параллельным общему ходу времени поэмы рассказ солдата, отца и мужа, в главе VI.
Кроме того, вставлены диалоги, создающие, как в «Теркине», непосредственные переходы прошедшего в настоящее время. Последняя глава IX отделена от предыдущих резким скачком во времени, завершает все движение поэмы возвратом от войны к миру, от дорог войны и чужого дома к исходным дому и дороге.
Но это опять диссимметрическое построение, ибо того дома уже нет, и «присел на камушке солдат у бывшего порога» своего дома, солдат — с больной ногой, прошедший войну и еще не знающий, что же случилось с его женой, семьей.
И начинает строить дом сначала. В этой незавершенности завершения поэмы — особый художественный такт, сила. Автор и читатель все-таки знают, что семья выжила, даже появился сын солдата, которого он, видимо, теперь также обретет. Жизнь победила, дом победил, хотя и разрушен. И сливаются память горя, и память семьи, дома, и память самого труда, всей трудовой народной общности, неистребимая, как сама жизнь на земле.
Отмечу попутно перекличку мотивов этой главы с «Солдатом-сиротой» «Василия Теркина» и с почти одновременным стихотворением Исаковского «Враги сожгли родную хату». Перекличку — и дополнение. При всей предельной простоте и отсутствии внешних новаций поэма также является глубоко новаторским произведением. И своим соединением лирического и эпического начал, мотивов мира и войны, семьи во время войны. И очень смелым в своей предельной «естественности сочетанием конкретно-бытовой и условно-символической речи.
И дальнейшим развитием интонации Твардовского, совмещающей напевность, разговорность, ораторскую и драматическую речь, личное и коллективное переживание при господстве особой, впервые найденной многоголосой лирической мелодии.
Настанет наше! Дойдём, иному не бывать, Своих достигнем линий. И воевать — не миновать. А отдыхать? В Берлине! А как же я могу Отстать, живой, здоровый? Мы с ним прошли десятки сёл Где как, где смертным лазом. И раз он шёл, да не дошёл, Так я дойти обязан.
Хоть я и рядовой, Отстать никак не волен. Ещё добро бы он живой, А то он — павший воин. Такие вот дела… - И ей погладил руку.
А та давно уж поняла, Что боль — не боль ещё была, Разлука — не разлука. Что всё равно — хоть наземь ляг, Хоть вдруг лишись дыханья… Прощались прежде, да не так, А вот когда прощанье!
Тихонько руку отняла И мужние колени С покорным плачем обняла На том угретом сене… И ночь прошла у них. И вдруг Сквозь кромку сна на зорьке, Сквозь запах сена в душу звук Вошел ей давний, горький: Коси, коса, Пока роса, Роса долой - И мы домой… Глава 7 Все сборы в путь любой жены И без войны не сладки. И без войны тревог полны Все сборы в жизни краткой. Но речь одна, когда добром, - Не по нужде суровой Мы край на край и дом на дом Иной сменить готовы.
Другая речь — в годину бед Жене самой, без мужа, Из дома выйти в белый свет И дверь закрыть снаружи. С детьми из тёплого угла, С гнезда родного сняться, Где, может быть, ещё могла Ты весточки дождаться. С котомкой выйти на порог - И, всей той мукой мучась, Брести… Но если на Восток, - То как бы ни был путь жесток, - Бывает горше участь. Как на родной земле своей, Так ты, и дом теряя, Хоть под кустом, а всё ж на ней - В любом далёком крае. А вот когда чужим судом Обмен решён иначе, - Не край на край, не дом на дом, А плен - На плен с придачей.
С какой придачей — погоди: Расчёты эти впереди. Ещё он твой — последний час В твоём дому, пока Переведут тебе приказ С чужого языка. Но твой — он выбран не тобой - Лежит на запад путь. И взять ни имени с собой, Ни отчества. Забудь себя ещё живой И номер получи.
И только этот номер свой На память заучи.
И только можешь ты молчать, Приказ в дорогу дан. На нём недвижная печать И подпись: комендант. И в нём твой дом, и хлеб, и соль, Что от немых властей. И хоть самой — на снег босой, Троих одеть успей. Рукой дрожащею лови Крючки, завязки, мать. Нехитрой ложью норови Ребячий страх унять. Зови меньших живей, живей, Как в гости, в тот поход. И только старшенькой своей Не лги — и так поймёт.
И соберись, и уложись, И в час беды такой Ещё хозяйкой окажись Проворной и лихой. И всю свою в дорогу кладь, Как из огня, схвати. И перед тем, как выйти, мать, Не оглянись и не присядь, - Нельзя. И дом — прости!.. Прости—прощай, родимый дом, Раскрытый, разорённый, И пуня с давешним сенцом И садик занесённый.
Прости—прощай, родимый дом, И двор, и дровосека, И всё, что памятно кругом Заботой, замыслом, трудом, - Всей жизнью человека.
Дом, где он жил среди хлопот И всем хозяйством правил. И, чтоб годам был виден счёт, Он надпись: тыща девятьсот Такой—то год поставил. Среди такой большой земли, Родной, заветный угол, Где эти девочки росли И наряжали кукол. И где как будто жизнь прошла, Куда хозяйка дома Как будто девочкой вошла К парнишке молодому. Где пел по вёснам свой скворец И жил, как все на свете, Порядком вечным: мать, отец, Потом скворчата—дети.
Пришла в родную сторону Чужая злая сила. И порознь мужа и жену Из дома проводила. И где—то, где—то он сейчас, Какой идёт дорогой, Солдат, что воинскую часть Свою искал с тревогой. Теперь меж небом и землёй, Огнём вокруг объятой, Она была его семьёй, Его родною хатой.
И человек среди людей, Как хлебом и одеждой, Он был обязан только ей Своей мечтой—надеждой. Хоть кружным, может быть, путём — Дойдём, придём с победой Домой! А что уже тот дом - Не всё ты знал и ведал. В тот первый день из горьких дней, Как собрался в дорогу, Велел отец беречь детей, Смотреть за домом строго. Велел сидеть в своём углу В недобрую годину, А сам жену в чужом тылу, В глухом плену покинул.
Ну что ж, солдат, взыщи с неё, С жены своей, солдатки, За то, что, может быть, жильё Родное не в порядке; Что не могла глядеть назад, Где дом пылал зажжённый. Как гнал её чужой солдат На станцию с колонной; Что не могла она сберечь В саду трёхлеток—яблонь; Что шла, покинув дом и печь, А так детишки зябли!
Что шла, как пленные, в толпе На запад под конвоем; Что не отправила тебе Письма с дороги, воин. За всё с того, кто виноват, По всем статьям устава Взыщи со строгостью, солдат, Твоё, хозяин, право.
Всего и нужно для суда И для сведенья счётов Прийти с победою туда, Проверить, как и что там. Отдать поклон краям своим, Припав к земле с винтовкой, Сквозь смерть прийти туда живым, - За малым остановка.
Сквозь смерть иди, не умирай, В жару лица не утирай, В снегах не мёрзни в зиму. Там, впереди, твой отчий край. Солдат, твой дом родимый. Шагай, солдат, свои права Имея в этом мире. Шагай, воюй и год, и два, И три, и все четыре!..
Прошла война, прошла страда, Но боль взывает к людям: Давайте, люди, никогда Об этом не забудем. Пусть память верную о ней Хранят, об этой муке, И дети нынешних детей, И наших внуков внуки.
Пускай всегда годину ту На память нам приводит И первый снег, и рожь в цвету, Когда под ветром ходит. И каждый дом и каждый сад В ряду — большой и малый.
И дня восход и дня закат Над тёмным лесом — алый. Пускай во всём, чем жизнь полна, Во всём, что сердцу мило, Нам будет памятка дана О том, что в мире было. Затем, чтоб этого забыть Не смели поколенья. Затем, чтоб нам счастливей быть, А счастье — не забвенье! Глава 8 Родился мальчик в дни войны, Да не в отцовском доме, - Под шум чужой морской волны В бараке на соломе.
Ещё он в мире не успел Наделать шуму даже, Он вскрикнуть только что посмел - И был уже под стражей. Уже в числе всех прочих он Был там, на всякий случай, Стеной—забором ограждён И проволкой колючей. И часовые у ворот Стояли постоянно, И счетверённый пулемёт На вышке деревянной. Родился мальчик, брат меньшой Троих детей крестьянки, И подают его родной В подаренной портянке. И он к груди её прирос - Беда в придачу к бедам, И вкус её солёных слёз Он с молоком отведал.
И начал жить, пока живой, Жилец тюрьмы с рожденья. Чужое море за стеной Ворочало каменья. Свирепый ветер по ночам Со свистом рвался в щели, В худую крышу дождь стучал, Как в полог колыбели. И мать в кругу птенцов своих Тепло, что с нею было, Теперь уже не на троих, На четверых делила.
В сыром тряпье лежала мать, Своим дыханьем грея Сынка, что думала назвать Андреем — в честь Андрея, Отцовским именем родным. И в каторжные ночи Не пела — думала над ним: - Сынок, родной сыночек.
Зачем ты, горестный такой, Слеза моя, росиночка, На свет явился в час лихой, Краса моя, кровиночка? Зачем в такой недобрый срок Зазеленела веточка? Зачем случился ты, сынок, Моя родная деточка? Зачем ты тянешься к груди Озябшими ручонками, Не чуя горя впереди, В тряпье сучишь ноженками? Живым родился ты на свет, А в мире зло несытое. Живым — беда, а мёртвым — нет, У смерти под защитою. Целуя зябкий кулачок, На сына мать глядела: - А я при чём, - скажи, сынок - А мне какое дело?
Скажи: какое дело мне, Что ты в беде, родная?
Ни о беде, ни о войне, Ни о родимой стороне, Ни о немецкой чужине Я, мама, знать не знаю. Зачем мне знать, что белый свет Для жизни годен мало? Ни до чего мне дела нет, Я жить хочу сначала. Я жить хочу, и пить, и есть, Хочу тепла и света, И дела нету мне, что здесь У вас зима, не лето. И дела нету мне, что здесь Шумит чужое море И что на свете только есть Большое, злое горе. Я мал, я слаб, я свежесть дня Твоею кожей чую, Дай ветру дунуть на меня - И руки развяжу я.
Но ты не дашь ему подуть, Не дашь, моя родная, Пока твоя вздыхает грудь, Пока сама живая. И пусть не лето, а зима, И ветошь греет слабо, Со мной ты выживешь сама, Где выжить не могла бы. И пусть ползёт сырой туман И ветер дует в щели, Я буду жить, ведь я так мал, Я теплюсь еле—еле. Я мал, я слаб, я нем, и глуп, И в мире беззащитен; Но этот мир мне всё же люб - Затем, что я в нём житель. Я сплю крючком, ни встать, ни сесть Ещё не в силах, пленник, И не лежал раскрытый весь Я на твоих коленях.
Я на полу не двигал стул, Шагая вслед неловко, Я одуванчику не сдул Пушистую головку. Я на крыльцо не выползал Через порог упрямый, И даже «мама» не сказал, Чтоб ты слыхала, мама. Но разве знает кто—нибудь, Когда родятся дети, Какой большой иль малый путь Им предстоит на свете? Быть может, счастьем был бы я Твоим, твой горький, лишний, - Ведь все большие сыновья Из маленьких повышли.
Быть может, с ними белый свет Меня поставит вровень. А нет, родимая, ну, нет, - Не я же в том виновен. Что жить хочу, хочу отца Признать, обнять на воле. Ведь я же весь в него с лица - За то и люб до боли. Тебе приметы дороги, Что никому не зримы. Не дай меня, побереги… - Не дам, не дам, родимый. Не дам, не дам, уберегу И заслоню собою, Покуда чувствовать могу, Что ты вот здесь, со мною. И люди знали: мальчик им - Ровня в беде недетской. Он виноват, как все, одним: Что крови не немецкой. И по утрам, слыхала мать, Являлся Однорукий, Кто жив, кто помер, проверять По правилам науки.
Вдоль по бараку взад-вперёд, С немецким табелем пройдёт: Кто умер — ставит галочку, Кто жив — тому лишь палочку. И ровным голосом своим, Ни на кого не глядя, Убрать покойников — живым Велит порядка ради. И мальчик жил. Должно быть, он Недаром по природе Был русской женщиной рождён, Возросшей на свободе. Должно быть, он среди больших И маленьких в чужбине Был по крови крепыш мужик, Под стать отцу — мужчине.
Он жил да жил. И всем вокруг Он был в судьбе кромешной Ровня в беде, тюремный друг, Был свой — страдалец здешний. И чья—то добрая рука В постель совала маме И потайного камелька В золе нагретый камень.
А чья—то добрая рука В жестянке воду грела, Чтоб мать для сына молока В груди собрать сумела. Старик поблизости лежал В заветной телогрейке И, умирая, завещал Её мальцу, Андрейке.
Из новоприбывших иной - Гостинцем не погребуй - Делился с пленною семьёй Последней крошкой хлеба. И так, порой полумертвы, У смерти на примете, Всё ж дотянули до травы Живые мать и дети. Прошёл вдоль моря вешний гром По хвойным перелескам. И очутились всем двором На хуторе немецком. Хозяин был ни добр, ни зол, - Ему убраться с полем.
А тут работницу нашёл - Везёт за двух, - доволен. Харчи к столу отвесил ей По их немецкой норме, А что касается детей, - То он рабочих кормит. А мать родную не учить, Как на куски кусок делить, Какой кусок ни скудный, Какой делёж ни трудный. И не в новинку день—деньской, Не привыкать солдатке Копать лопатою мужской Да бабьей силой грядки, Но хоть земля — везде земля, А как—то по—другому Чужие пахнут тополя И прелая солома. Журчал по—своему ручей В чужих полях нелюбых, И солона казалась ей Вода в бетонных трубах.
И на чужом большом дворе Под кровлей черепичной Петух, казалось, на заре Горланит непривычно. Но там, в чужбине, выждав срок, - Где что - не разбирая, - Малютка вылез на порог Хозяйского сарая. И дочка старшая в дому, Кому меньшого нянчить, Нашла в Германии ему, Пушистый одуванчик. И слабый мальчик долго дул, Дышал на ту головку. И двигал ящик, точно стул, В ходьбе ловя сноровку. И, засмотревшись на дворе, Едва не рухнул в яму. И всё пришло к своей поре, Впервые молвил: - Мама.
И мать зажмурилась от слёз, От счастья и от боли, Что это слово произнёс Её меньшой в неволе… Покоса раннего пора За дальними пределами Пришла. Запахли клевера, Ромашки, кашки белые. И эта памятная смесь Цветов поры любимой Была для сердца точно весть Со стороны родимой.
И этих запахов тоска В тот чуждый край далёкий Как будто шла издалека - Издалека с востока. И мать с детьми могла тогда Подчас поверить в чудо: - Вот наш отец придёт сюда И нас возьмёт отсюда.
Могло пригрезиться самой В надежде и тревоге, Как будто он спешит домой Да припоздал в дороге. А на недальнем рубеже, У той границы где—то, Война в четвёртое уже Своё вступала лето. Глава 9 Я начал песню в трудный год, Когда зимой студёной Война стояла у ворот Столицы осаждённой. И завершаю в год иной, Когда от стен Берлина Пришёл солдат с войны домой Своей дорогой длинной.
Чего, чего не повидал, Казалось, всё знакомо. Но вот пришёл, на взгорке стал - И ни двора, ни дома. И там, где канули в огне Венцы, столбы, стропила, - Темна, жирна по целине, Как конопля, крапива. Да груда глины с кирпичом, Золою перебитая, Едва видна на месте том, Уже травой прошитая. Глухой, нерадостный покой Хозяина встречает.
Богата и обширна Срединная Равнина, могущественна простирающаяся на ней империя Сун, и велика влас Жанр: Боевая фантастика , Апокалипсис и антиутопия. Сандра с детства хотела стать «клинком» — воином, которые защищают людей от монстров, проникающих Серия: История героя 2. Некто, очнувшийся в капитанской каюте бросаемого штормом корабля, обнаруживает, что находится в чу Серия: История героя 1.
Эта история рассказывает о жизни Ван Фаня, воителя родом из Поднебесной. Без утайки, она описывает Дом у дороги Твардовский Александр Трифонович. Рейтинг 0 Понравилось: 0 В библиотеках: 0.
Мне нравится 0 Наградить 0. О книге. Читать онлайн В библиотеку. Но я с тобою был, солдат,С тобою неизменно —До той и с той зимы подрядВ одной страде военной. Твоей судьбой я только жилИ пел ее доныне,А эту песню отложил,Прервав на половине.
И как вернуться ты не могС войны к жене-солдатке,Так я не могВесь этот срокВернуться к той тетрадке. Но как ты помнил на войнеО том, что сердцу мило,Так песня, начавшись во мне,Жила, кипела, ныла. А я ее в себе берег,Про будущее прочил,И боль и радость этих строкМеж строк скрывая прочих. Я нес ее и вез с собойОт стен родной столицы —Вслед за тобой,Вслед за тобой —До самой заграницы.
От рубежа до рубежа —На каждом новом местеЖдала с надеждою душаКакой-то встречи, вести…И где бы ни переступалКаких домов пороги,Я никогда не забывалО доме у дороги,О доме горестном, тобойПокинутом когда-то.
И вот в пути, в стране чужойЯ встретил дом солдата. Тот дом без Отзывы Загрузить еще. Ваше имя. Ваш комментарий. Читаю В архив. Серия: Темный Травник 1 Жанр: Разное. Аннотация: Скажите, вы готовы работать за бесплатно? Темный Травник Атаманов Михаил Александрович. Аннотация: Эта книга посвящена каждому, кто когда-либо боролся с искушением, зависимостью, откладывал дела в д Сила воли.
Как развить и укрепить Макгонигал Келли. Аннотация: Ничего нового. Фармацевт Санфиров Александр Юрьевич. Бандит Щепетнов Евгений. Серия: Мир Вальдиры 4 Жанр: Героическая фантастика. Аннотация: Дем Михайлов Господство клана Неспящих.
