Десять стрел для одной,
Бесконечный кофе скоро, кажется, закапает из ушей. Не могу. Но Ольга Васильевна все свои сорок девять лет оттоптала без оглядки на постороннее мнение. Надя знала, Юрлов наблюдает за ней из окна.
Потом вытиралась. Натягивала мягкие черные брюки. Влезала в любимую водолазку, или толстовку, или куртку — тоже обязательно черные. Со стоном восторга натягивала удобные мокасины.
Стирала с ногтей красный лак, собирала волосы в хвост. Доставала очки с дымчатыми стеклами. Душевую всегда сторожила одна и та же одышливая, но сноровистая старуха. Она цепко вылавливала из потока наркоманок и пьяных, горласто орала на редких смелых, кто проскакивал, не заплатив. Иногда сверялась с плакатом «Внимание, розыск! Но метаморфоза, которая каждую пятницу происходила с Апатой, ее не интересовала. Взгляд всегда равнодушный: «Без сдачи есть? Но, видно, не было такого закона, что девушке по пятницам нельзя менять имидж.
И представители власти ни разу к ней не подходили. А подошли бы — ничего страшного. Паспорт, гражданство, прописка — все в полной норме. Апате в принципе ничто не мешало ездить после работы домой и переодеваться там, без всяких посторонних глаз.
Но жаль было терять полтора часа времени. Плюс вокзальный антураж камера хранения, белый казенный кафель, мельтешение лиц вдохновлял. Хорошо настраивал — на риск и грядущее беззаконие.
Апата вежливо кивала старухе, сторожившей душ. Закидывала в камеру хранения сумку с офисной одеждой и мокрым полотенцем. Она поменяет ее на другую как-нибудь вечером, на неделе. Потом снова прыгала в метро. Теперь путь лежал на Рижский.
Или на Курский. Там электричка — до станции Павшино. Дальше автобус или маршрутка. Хотя пригород совсем ближний, народ здесь гораздо любопытнее, чем в столице. И новых лиц мало.
Таксисты косятся, тетки-торговки, прохожие. Любопытно им, куда это она собралась. Не местная. В пятницу вечером. В черном. Можно было переодеваться.
Экспериментировать с гримом. Но Апата предпочитала не внешность менять, а постоянно выискивать новые маршруты. Пока их было наработано семнадцать. Недавно придумала восемнадцатый: от Тушинской, оказывается, прямо до Павшино можно докатить на маршрутке. А дальше — юркнуть в Железнодорожный переулок, попетлять, убедиться, что никто за тобой не следует, — и в лес, на тропинку, с фонариком. Ночной природы Апата боялась куда меньше, чем людских, просвечивающих до донышка глаз. Что плохого ей может сделать лось или филин?
А от бродячих собак она носила с собой перцовый баллончик. Любимый иногда встречал ее на полпути. Но чаще ждал дома.
Она, в ночи, сама вся черная, будто грозовое небо, проскальзывала в калитку. Скреблась в дверь. И бросалась в его объятия.
Каждый раз, едва ныряла с разгону в тину его изумтительных зеленых глаз, замечала: морщина меж бровей буравится все глубже. И взгляд-безнадега обволакивает, тащит за собой в топь. Он старел с каждой неделей. Семь дней. Ничтожный срок для включенного в столичную жизнь. И вечность — для отверженного. Когда-то он сразу истово, сладко впивался в ее губы. Теперь поцелуи с каждой неделей становятся холоднее. И пальцы — равнодушные, без тепла. А губы беззвучно шептали:. Чтобы заново родиться, им обоим нужно исчезнуть.
Но как это сделать? Пластическая операция? Купить новые документы? Нелегально перейти границу? Мы не шпионы. И не дети шпионов. Мы обязательно попадемся. К тому же Апата не верила, что для них обоих возможна нормальная семья. Что они когда-нибудь станут рука об руку ходить в кафе, раскланиваться с соседями. Да и не нужно ей это. Она не признавалась любимому, но получала удовольствие от той жизни, что вела сейчас.
Пусть рабочая неделя бесконечно длинна и скучна. Пусть узкие туфли на каблуках безжалостно натирают. Переговоры тошнотворны, клиенты докучливы.
Бесконечный кофе скоро, кажется, закапает из ушей. Зато с каждым днем все ближе становились заветные выходные. А в ночь с пятницы на субботу — никем не замеченная, вольная, дикая — Апата наконец ныряла в метро и улетала в настоящее счастье.
Еще в полусне Лана Сумцова провела языком по деснам. Открыла глаза, бросила взгляд на тумбочку. Ее зубы. На салфетке. Какая мерзость! Она объездила всю Москву и несколько стран Европы. Консультировалась с маститыми профессорами. Убеждала, умоляла. Тем, кто внушаем, пыталась угрожать. Но ставить импланты все равно никто не согласился. А своих зубов, чтоб прицепить мост, не осталось. Лана отвернулась от зеркала — не дай бог увидеть в нем собственный щербатый рот!
На ощупь всунула протез. Лишь потом на себя взглянула — и сердито отвернулась от стекляшки. Специально выбирала, чтобы стекло мутноватое. Орех, резьба, Ренессанс, антиквариат. А все равно лицо по утрам — хоть топись. Глаза заплывшие, синяки под ними черные. И вообще вторая подтяжка не удалась. Щеки лубочные, как у матрешки, кожа натянута — кажется, сейчас лопнет.
В разрезе глаз проглядывают японские нотки. И нос, если смотреть внимательно, теперь чуть набок. Хирург тот, что резал клянется: все со временем встанет на место. Но опытные врачи-косметологи в один голос твердят: подтяжку можно было только один раз делать. А она не удержалась. Пошла еще на одну.
Лана резко, зло встала с кровати. В поясницу стрельнуло. На подушке остались волоски. Неужели все, старость?! Нет, депрессия, не позволю! Все у меня хорошо. Денег — куры не клюют. Дом в замечательном месте, новенький «Мерседес». Молодой любовник. Ночевать его она, правда, никогда не оставляет. Боится, что храпеть начнет. Или что изо рта у нее будет пахнуть. Лана бросилась в ванную, под горячий душ.
Потом долго стояла перед зеркалом. Один крем, второй, третий. Тональник, пудра, подводка. В волосах замаскировать шиньон, зубы тщательно зафиксировать специальным клеем. Утягивающее белье. Платье в облипку. Под окном — детский смех. Школа кончилась. Молодежь резвится, носится на самокатах. Лица розовые, носики прямые. Чтоб вы все сдохли! Да ладно — рай. В земле лежишь, червей кормишь». Вышла из ванной, покосилась в зеркало: если не приглядываться, почти двадцатилетка.
Вы все, завистники, подавитесь! Горный воздух, лучшие в мире врачи. Подкорректирую лицо. Если получится, проклятые зубы исправлю». Ольга Васильевна Черемисова стояла на открытой террасе и ловила солнечную энергию. Глаза закрыты, но под веками не черно — пляшут желтые пятна. Кончики пальцев уставлены в небо, по ним стекает тепло. Не слышно птичьего щебета и как ругаются на улице узбеки. Мир для нее онемел, остановился, умер.
Дочь всегда смеялась над ее беседами с солнцем: «Мам, ты бы лучше с инопланетянами на связь выходила». Но Ольга Васильевна все свои сорок девять лет оттоптала без оглядки на постороннее мнение. Хотя ее с детства пытались переломить, согнуть, перестроить. К врачам — неврологам и психиатрам — таскали с рождения. Девочка Оля с первого дня на этой планете вела себя странно.
Очень мало спала, плохо ела, закатывалась в истериках. Говорила, что слышит странные звуки. Что умеет разговаривать с птицами. Неврологи ее лечили лет до пяти. Пока Оля не сообразила, что таблетки можно запихивать за щеку, а потом выплевывать в унитаз. Когда ей было двенадцать, она сидела на кухне вместе с подружками старшей сестры. Взрослые девочки десятиклассницы! С любопытством поглядывала на дно чашечек, жадно разглядывала орнаменты на коричневой жиже, слушала толкования, но решительно ни у кого не видела — ни принца, ни богатства, ни тем более студенческого билета.
Только у собственной сестры разглядела картинку: младенец комфортно устроился в утробе, ручки-ножки поджаты. Темноволосый, немолодой. Замуж позовет, — трещала между тем главная гадалка. Оля увернулась, отбежала к порогу. Картинки перед глазами больше не было, но она продолжала говорить — губами словно кто-то посторонний управлял:. Со старшей сестрой встретились только вечером. Та загнала младшую в кладовку, придавила локтем горло, другой рукой зажала рот с носом, прошипела:.
Оля заранее глубоко вдохнула и теперь молча терпела, выпускала воздух по граммулечке. А когда сестра ее отпустила, спокойно произнесла:. Ручки, ножки уже видны.
Когда у сестры — прямо к выпускным экзаменам — родился сын, весом четыре килограмма и синеглазый, клеймо сумасшедшей с Олечки торжественно сняли. Теперь с ней носились, будто с божеством. И постоянно лезли с вопросами. С деньгами у Митрофановой появляются и обожатели. В ее жизнь возвращается давний друг, журналист Дмитрий. Наде не верится, что она нравится успешному любимчику женщин.
Но вскоре ей будет не до душевных наивных терзаний, ведь вокруг нее начнут случаться ужасающие события. Возле завещанного дома погибает девушка, облаченная в одежду героини. Надежда замечает, что стала субъектом слежки, и ее опасные преследователи зайдут очень далеко. Официально в Москве он проводит мастер-классы для начинающих журналистов, но на самом деле Полуянов ведет тайное расследование денежных махинаций в одном благотворительном фонде, который занимается сбором средств на якобы лечение смертельно больных детей в заграничных клиниках.
Вскоре Надя получает звонок от юриста: ее отец, с которым она, правда, никогда не общалась, скончался несколько дней назад и оставил девушке наследство — большой особняк, расположенный недалеко от Москвы. Однако Надя не спешит радоваться наследству: соседи в этом поселке какие-то подозрительные и неприветливые, а местная ясновидящая и вовсе предупреждает девушку о грозящей ей опасности.
Кстати, Дима и Надя давно заметили за собой слежку, но за кем из них идет охота? За Полуяновым, который пытается разоблачить благотворителей-мошенников, или же за Надей?
Сериал «Десять стрел для одной вы можете посмотреть онлайн на нашем сайте. Трюфельный пёс королевы Джованны. Союз спасения. Время гнева. Секреты семейной жизни.
Маша и Медведь: Песенки для малышей. Яга и книга заклинаний.
