Насилия в фильмах, VIVOS VOCO: xohu.ruв, "Насилие в фильмах: катарсис или мимесис?"
Проснувшись утром, друзья замечают небольшой туристический вагончик, находящийся неподалеку от них. АльбухановойСлавской , как психологического свойства, характеризующего способность человека воспроизводить в своей жизни опыт других поколений, опыт своей семьи, свой собственный опыт, как показатель, характеризующий «вплетенность» личности в «контекст» жизненных событий, ситуаций, дел, при которой индивид сам воспроизводит и в известных пределах «предопределяет» логику своей жизни, то можно говорить о том, что для представителей этой подгруппы характерны устойчивость взглядов, целостность поведения, его соответствие установкам и правилам кампании, в которой они работают. В первой и во второй подгруппах, произошли достоверные повышения значений средних уровней тревожности и фрустрированности, но у испытуемых второй подгруппы, также достоверно повысились значения агрессивности. Именно здесь, где камера переходит границы, вторгаясь в боль и любовь человеческих тел, — очаг самого невыносимого и отвратительного насилия, с которым мы не сможем примириться ; насилие камеры это способ, каким границы между территориями насилия взаимодействуют друг с другом, на время отменяя друг друга.
Получается, что насилие и убийство драконов — это плохо, но убийство «плохих» драконов — это хорошо. Есть злодей, который с помощью очередного ОЗД подчиняет своей воле остальных драконов и таким образом управляет ими. Беззубик ты на размер не гляди, он духом силен бросает злому альфа-дракону вызов, взламывает его гипнотический вай-фай и переманивает на свою сторону всю армию драконов.
Растерянный ОЗД остается в одиночестве, злодей-человек лишился своей драконьей армии, все счастливы. И снова вопрос: почему нельзя было точно также перевербовать перевоспитать и этого ОЗД, чтобы он просто перестал подчиняться злодею-человеку и признал в качестве альфы Ночную Фурию, как все остальные?
Сегодняшнее общество приучает нас, что физическое воздействие при решении конфликтов — это в корне неправильно и недопустимо, но при этом буквально каждый голливудский блокбастер кричит об обратном.
Любая современная книжка про воспитание детей рассказывает молодым родителям, что любое применение физического равно как и психологического насилия к детям недопустимо. Видео по самообороне для чайников на Ютубе непременно начнется с дисклеймера, что если у вас есть возможность избежать драки — избегайте её. Но при этом любой значимый киногерой рано или поздно прибегает к физическому воздействию на противников.
Разумеется, во благо. Этот текст не про то, что в кино издавна существует культ насилия. И не про то, почему нам всем такое нравится смотреть. Тут все понятно: старина Фрейд с его Танатосом и Эросом; Пенн и Кроненберг со своей эстетизацией насилия; Тарантино , который снимает так чисто «по приколу». Это всё понятно. Если интересно, вот гигантский лонг про историю насилия в кино.
Он не мой, так что не думайте, это не реклама. Ну или вот просто ссылка на статью о кинематографическом насилии на Вики, там тоже много любопытного. Для меня возник определенный диссонанс между тем, что нам проповедуют с экранов и тем, что на них действительно показывают. С одной стороны, вся современная культура и образование, СМИ, психологи, религия осуждают насилие надо уметь решать конфликты словами, важно учиться слушать и понимать друг друга.
С другой — нет ни одного по-настоящему популярного киногероя, который бы решал свои проблемы этими самыми словами умом, хитростью, убеждением , без применения насилия. И во всех фильмах, которые, вроде как, несут нам мораль, демонстрируют победу добра над злом и вот это всё про давайте жить дружно , обязательно обнаружится пара-тройка «мокрух» или тяжких телесных.
Вот и в мультфильме, сюжет которого построен на том, что лучше дружить, чем воевать, всё свелось к эпичному сражению в конце между «добрым» и «злым» персонажем, в котором добрый побеждает злого с помощью насилия. Наверняка я недостаточно тщательно думал, и вы мне сейчас напихаете в комментариях целую панамку вариантов, но я смог вспомнить лишь одну значимую кинофраншизу, где сама концепция главного героя не подразумевает использование насилия как такового: это Дэнни Оушен с его одиннадцатью друзьями.
Остальные примеры даже необязательно из кино — это либо путь осознания , что насилие не выход, отказ от него непосредственно в процессе насильственных действий Нео из третьей «Матрицы», The Last of Us part 2, «Игра Эндера», относительно свежий «Всё, везде и сразу» , либо наоборот — это сюжет, в котором отказавшегося от кровавого прошлого героя вынуждают вновь взяться за оружие «Рэмбо», «Великий уравнитель», «Джон Уик».
Но даже первый вариант, в котором происходит «переосмысление», имеет для меня существенный изъян: прошлые грехи главного героя как-то не особо осуждаются и не имеют последствий, а то и вовсе отменяются последующими сиквелами. Нео в конце «Революции» отказывается от войны с машинами и жертвует собой, чтобы заключить мир.
И особых угрызений совести по этому поводу не испытывает.
Был в седьмом «Форсаже» Деккард Шоу главным злодеем, ну и был, чё бухтеть-то? Исправился же. Теперь он за хороших парней, ну подумаешь, немного позлодействовал в прошлой части, с кем не бывает. Как говорится, дело в отношении было закрыто.
Киношный Джон Рэмбо так и вовсе до неузнаваемости извратил заложенную в книгу идею. В конце оригинального фильма герой улетает на вертолете в закат финальных титров и уже со старта второй части пачками крошит врагов американской демократии, не особо вспоминая о ПТСР. Или уже упомянутое игровое кино The Last of Us.
Не играл во вторую часть, не знаю, можно ли её пройти без убийств в принципе, но легкий гуглинг на эту тему информирует , что игру можно пройти без убийства Оно и понятно: пёсиков-то жалко, а мобов-человеков можно и не считать. В одной из своих статей Л. Уильямс писала, что перед кинематографом в то время встала необходимость поиска новых «аттракционов» из-за угрозы вытеснения телевидением.
Эти изменения были не просто переходом от классического Голливуда к Новому, но и ознаменовали начало современного американского кино.
Под этим понятием рассматривают особый способ изображения жестокости в искусстве в частности в кино , как привлекательного эмоционального всплеска, когда нравственная оценка происходящего на экране уходит на второй план. Отечественный кинокритик А. Артюх Архивная копия от 8 октября на Wayback Machine полагает, что первым режиссером начавшим эстетизировать насилие в Голливуде был Артур Пенн «Бонни и Клайд» , который превратил финальную смерть героев в грандиозную расправу, заснятую на четыре камеры с разными скоростями.
Выход этого фильма позволил журналу «Вэрайети» назвать й год «годом насилия». Впоследствии этим же путем пошел Сэм Пекинпа с его фильмами «Дикая Банда» и «Соломенные псы» [2]. В одном из своих интервью режиссер сказал:. Для режиссеров этого поколения насилие было бунтом, попыткой самоутверждения, в отличие от современных продолжателей этой же линии, таких как Квентин Тарантино , у которого жестокость становится развлечением:.
Мне это нравится, это помогает мне весело провести время. Но когда ты видишь, что кто-то творит подобное в реальной жизни, тебе не смешно, и ты понимаешь: рано или поздно за это придется заплатить.
Если речь идет о выдумке, о драме, о кино — тогда насилие позволительно. Оно развлекает». Психоаналитик В. Мазин рассмотрел феномен эстетизации насилия на примере фильма Д. Кроненберга «Оправданная жестокость» Главный герой фильма — Том Столл Вигго Мортенсен добропорядочный гражданин, отец семейства, жестоко расстреливает ворвавшихся в его закусочную бандитов.
Момент убийства особенно подчеркивается несколькими явно лишними выстрелами. Как и адреналиновые наркоманы, они испытывают сильные эмоции от просмотра ужасов.
Но им не нравятся эти эмоции. Они терпят это, потому что чувствуют, что это помогает им узнать что-то о том, как выжить.
Это немного похоже на доброкачественный мазохизм, удовольствие от неприятных, болезненных переживаний в безопасном контексте. Если мы сможем терпеть некоторую боль, мы можем кое-что обрести. Подобно тому, как «болезненные» комедии могут научить нас социальным навыкам, наблюдение за насилием может научить нас навыкам выживания.
Последняя группа, кажется, получает оба набора преимуществ. Им нравятся ощущения, возникающие при просмотре, и они чувствуют, что чему-то учатся. В жанре ужасов таких зрителей называют «темными копами». Идея о том, что людям нравится, сидя в безопасности, смотреть сцены насилия на экране, потому что они могут нас чему-то научить, называется «теорией симуляции угрозы». Это согласуется с наблюдением о том, что люди, которых больше всего привлекает такое зрелище, чаще всего сами сталкиваются с насилием или даже являются его носителями.
Наблюдение за насилием с безопасного дивана может быть способом подготовиться к жестокому и опасному миру. А значит, привлекательность таких кадров может возникать и по уважительной причине, а не по причине природной склонности к изуверству.
Кстати, недавнее исследование показало, что фанаты ужасов и болезненно любопытные люди оказались более психологически устойчивыми во время пандемии COVID В одном исследовании ученые показали двум группам людей фильм года «Беглец». Одной группе показали неотредактированный фильм, а другой — версию, в которой все сцены насилия были вырезаны. Несмотря на это, обеим группам фильм понравился одинаково.
Этот вывод был подтвержден другими исследованиями, которые тоже показали, что удаление графического насилия из фильма не делает его менее привлекательным для людей. Есть даже свидетельства того, что зрителям нравятся «мягкие» версии одних и тех же кинолент больше, чем «жестокие». Многие могут наслаждаться эмоциями или явлениями, которые сопровождают насилие, но не являются им: например, это могут быть напряжение и неизвестность. Другое объяснение состоит в том, что нам нравится просто сценарий, а не насилие как таковое.
Наблюдение за этим дает прекрасную возможность подумать о смысле жизни. Или позволяет нам задуматься о человеческом опыте, который мы ценим. Есть и другие теории. Есть и «гипотеза запретного плода» : что запрещено, то привлекательно. А значит, чем больше предупреждений в дисклеймерах — тем нам любопытнее. Наконец, может оказаться, что нам нравится смотреть не насилие, а оправданное наказание. Действительно, всякий раз, когда люди ожидают возможности наказать преступников, центры вознаграждения в их мозге загораются, как ярмарочные площади.
Тем не менее менее половины случаев насилия на телевидении совершается по отношению к злодеям. Все это говорит о том, что медиакомпании могут «применять к нам насилие», которое многие из нас не хотят или в котором не нуждаются. Следовательно, нам следует подумать о том, какие другие корпоративные, политические или идеологические факторы давления могут поощрять экранное насилие во всем мире. Например, правительство США имеет большой интерес к Голливуду и, конечно, влияние на него.
